– Никто из нас не стоит и тысячной доли этого ножа, – выдохнула женщина.

– Из вас, – засмеялся голос. – Но Тис – это обманка. Другое у него имя.

– Да какое другое? – не понял Фомх. – Тис он. И кто это говорит?

– Закрой рот, – обожгла взглядом Фомха женщина и снова повернулась в пустоту. – А если убежал? Может, послать Гирека и Дурупа по свежему следу?

– Не спеши, – ответил голос. – Забудь о своих обидах. Хотя бы на время. Теперь главное – ничего не напортить. Хватит уже… портить. Теперь с ним нужно нежно. Какой бы меч он ни выковал, он уже воин. А может, и больше, чем воин. Он и так нам слишком дорого обошелся.

– Теперь я от него не отстану, – втянула воздух через стиснутые зубы Алаин. – Если бы я знала раньше… Ведь Глик увел Мэтт больше десяти лет назад. Интересно, догадывался ли, что она понесла? Уж не знаю, чем она его околдовала. Мы их искали шесть с половиной лет. Когда они погибли, ребенка с ними не было. Я вообще не была уверена, что он появлялся на свет. Файп был с нами! Он ничего не почувствовал!

– Только это тебя и извиняет. Взяла бы их живыми, и ребенок бы никуда не делся.

– Не удалось, – скривила губы женщина. – Мы и так потеряли многих в той схватке.

– Многих? – стал почти беззвучным голос. – А не всех ли? Лучших воинов!

– Я и сама была ранена, – побледнела женщина. – И никогда не забуду погибших, даже если мстить придется отпрыску Глика и Мэтт. Но Мэтт была едва ли ни лучшей в Ардане!

– Лучше тебя? – добавил ехидства в тон голос.

Замерла Алаин, скрючила пальцы, словно ловчая птица, вцепившаяся в рукавицу сокольничего, задохнулась от ненависти. Прошептала чуть слышно:

– А Глик был мне братом!

– Так и мне сродни. Ты забыла? Или у тебя только один брат?

– Я все помню, – она смахнула со лба выступивший холодной пот. – Все помню и родство поперек дела не ставлю. Глик предал круг и семью. Он был обречен на долгое заточение и пытки. И все равно бы не избежал казни. По-другому развязаться не могло. Даже если он был под дурманом.

– Глик и под дурманом? – удивился голос. – Лучший мастер круга, который никогда не ошибался ни на волос? Который выковал для меня то, что выковал? Не ищи оправданий, Алаин. В них залог будущего поражения. Лучше оставить вопрос без ответа, чем обманывать саму себя. Глик-Глик… Никогда не пойму, отчего ты возжелал покоя…

– Не было времени расспросить, – женщина закатилась сухим звенящим смешком. – Да и покоя ли он хотел? Как бы ни наоборот. Но не на то он поставил, не на то… Хотя, надо признать, если бы нож не блеснул, искала бы я его до сих пор.

– Ардана велика, но не беспредельна, – заметил голос. – На старика ты ведь тоже вышла благодаря ножу?

– Но ребенок и тогда ускользнул, – заметила женщина.

– Ускользнул? – голос стал вкрадчивым. – Не ты ли упрямилась, что нет никакого ребенка? Думала, что кто-то передал нож старику, и тот спрятал его. Или выронил, но никакое укрытие не вечно, та же плоть истлеет, и мы найдем священное достояние. Разве не так?

– Так, – скрипнула зубами женщина. – Но как я могла допустить существование отпрыска Глика и Мэтт? Два года прошло после их гибели. Старик закрылся в своей башне изнутри. Мы с трудом вышибли дверь. Да и ребенку не могло быть и восьми лет. И он не оставил следов? И даже выбрался из Бейнского леса? Кому из взрослых это под силу?

– Многим. И оказаться за две тысячи лиг в том числе. Но подумай, если он спасся в семилетнем возрасте, на что он будет способен взрослым?

– Теперь ему почти десять… – женщина закрыла глаза. – И здесь не Бейнский лес, а тихая Фиона. Но если он опять ушел…

– Нож у нас. Поэтому мальчишка никуда не денется. Куда бы он ни отправился. Впрочем, хватит об этом. Надеюсь, он и в самом деле сын Мэтт, а не приемыш какой-нибудь. Нам даже его тайное имя не понадобится. Ты знаешь, что надо делать.

– Знаю, – кивнула женщина, вытащила из ножен узкий клинок, коснулась лезвия основанием ладони и вытянула руку над полуистлевшей тонкой кожей. – Но я сомневаюсь…

– Не сомневайся, – проговорил голос, когда несколько капель крови пропитали кожаный лоскут. – Теперь вот так.

Нож снова взлетел над столом, перевернулся и резко пошел вниз, пробив смоченную кровью кожу и уйдя в стол на половину лезвия.

– Есть, – раздался тихий смех. – Вот ты и попался, малыш. Он самый. Не приемыш. Все идет так, как должно. Сосуд наполнится тем, что нам нужно. Надеюсь, что твой братишка, Алаин, снимал эту кожу не с собственной груди?

– Но ведь не он отец ребенка, – прошептала женщина.

– Твой брат его отец перед престолом, – продолжил смеяться голос. – Он принял его как своего сына. Он перенес муки за него, как за своего сына. Он отдал за него жизнь, как за своего сына. Он влюбился в его мать не просто как в женщину, хотя Мэтт была этого достойна, но и как в мать ребенка, которого он принял. И ответила ли она ему взаимностью – неважно. Это, пожалуй, никак не меньше кровного родства, и твоя кровь свидетельствует об этом. Но, главное не в этом. Сдирая с себя кожу, он бросил зарок сохранения на ребенка и этим связал себя с ним. Плохо он учил правила сопряжения и проникновения магических соответствий, кузница его влекла сильнее. С другой стороны, если бы он не унес нож, мы бы нашли их куда быстрее… Но принесло бы ли это пользу?

– Где мальчишка? – спросила женщина.

– Где-то не слишком далеко, – ответил голос. – Пока еще закрывается, но мы только что взяли его на крючок. Накормим нож свежей плотью и прикуем малыша к нему стальной цепью. Соблазним его сладостью и силой. Припугнем его невыносимой болью, искусство извлечения которой неведомо даже лучшим пыточным мастерам. И если этот Тис даже успел прикусить краешек мудрости, надолго его не хватит. Откроется. А не откроется, призовем… соглядатая. Того самого, Алаин, того самого. Он уж его не упустит…

– Ты думаешь, что пора? – замерла женщина.

– Нет еще, – прошептал голос, – но разве дерзкая вылазка помешает большой войне? Будущей большой войне…

– А если он сдохнет, – спросила женщина. – Если этот Тис сдохнет?

– Вполне возможно, – как будто задумался голос. – Такой исход вероятен и, пожалуй, наиболее вероятен. И мы к нему готовы, глупо было бы ставить все на мальчишку. Надеюсь, ты не сочтешь, что я развязываю тебе руки? Не забывай, Алаин, это не твоя игра. Точнее так, эта маленькая часть большой игры – не твоя игра. Поняла? Ты одна из мелких фишек на столе, а не за столом. Лучше отыщи в себе родственные чувства и пожалей племянничка.

– Так ты не хочешь, чтобы я выкорчевала этот росток? – с недоумением спросила женщина. – Глика тебе было не жаль, а этого мальчишку жаль? К чему эти игры? Не понимаю. Тебе нужно было только вернуть нож? Чего ты ждешь от меня?

– Мудрости, – прошептал голос. – Мудрости и спокойствия. Всего того, что ты проявляла до сего дня в полной мере. Нож у нас, еще одна великая ценность, которую ты не нашла ни в доме Мэтт, ни на Бейнской заветри, ни в башне того старика, и, думаю, не найдешь и здесь, еще окажется у нас, и твоя боль будет утолена. Однажды придет черед и мальчишке. Он уже на поводке. К тому же несколько лет у нас еще есть.